Сергей Браун о сибирской ссылке

Мою семью – маму, папу и меня, арестовали 17-го июня 1941 г. и привезли на ст. Торнякалнс. Там же оказался и Изя Браун. Мужчин пригласили на инструктаж и оттуда они уже не вернулись. Их увезли в Соликамские лагеря. Мой отец там работал на кожевенном заводе и в 1943 г. умер от отравления, когда он и другие голодные зеки поели жир с обработанных хромом кож. Его дядя /Израиль Юльевич Браун/, как Вам известно, выжил, благодаря своему легкому спортивному сложению и тому, что он работал в конторе. Общеизвестно, что пожилые люди легче выживали в лагерях, чем атлетическая молодежь. Маму и меня отправили поездом на Красноярскую пересылку (земляночный городок).

Дедушку (Ицика Берза), его 13-летнюю дочку Шелли и бабушку доставили на ст. Шкиротава. По словам дедушки, он отказался идти на инструктаж, объяснив по-еврейски, где он видел их инструктаж. Так вся семья Берзов тоже прибыла на Красноярскую пересылку, где мы все и встретились. Оттуда осенью 1941 г. нас поселили в деревне Большая Уря, Канского района. Моя мама начала работать на уборке в местном совхозе, содержа нас, пятерых иждивенцев. Мы выжили, продавая личные вещи хорошего качества, которые при аресте уговорил маму взять с собой понятой, латышский коммунист; она вначале упаковала только вещи, пригодные для пикника. Весной 1942 г. мы устроили огород и посеяли картошку. Жизнь вроде стала налаживаться, но тут дедушку арестовали, приговорили к 8-ми годам заключения в трудово-исправительном лагере за террористическую деятельность. Такая тогда была мерка. Ему повезло. Он был отправлен в Решеты - сравнительно благополучный лагерь - а главное, в нескольких часах езды на поезде от Большой Ури, так что Шелли могла ему возить продуктовые передачи.

Эта идиллия продолжалась недолго. Летом 1942 г.  нас отправили на барже вверх по Енисею. По дороге после г. Енисейска баржа останавливалась вблизи деревень, председатель колхоза подъезжал на баркасе и отбирал подходящую ему рабскую силу. Поскольку мы все, кроме мамы и, может быть, Шелли, были иждивенцы, нас заслали довольно далеко на север в глухую охотничью деревню Остяцкую, Ярцевского района. Дедушка остался в Решетах без передач, но из-за сужения сосудов в ногах, он был поставлен на канцелярскую службу, и так сумел выжить.

В 1946 г.  папиному другу адвокату Юлику Гильману, удалось "подмазать" кого-то в управлении Краслага, и нам разрешили поселиться в г. Канске, который мог соперничать по числу интеллектуалов на душу населения с такими городами, как Париж или Вена. Передачи дедушке возобновились. В этом же году подросткам было разрешено вернуться в Ригу, и Шелли уехала домой.

В 1950 г. дедушкин срок кончился, но этому опасному террористу нельзя было разрешить жить среди пусть подозрительного, но все-таки не преступного населения Сибирского Парижа. Ему было приказано в течение двух недель убраться в распоряжение коменданта МВД таежного Казачинского района. Бабушка уехала вместе с ним. Они жили по соседству с селом Рождественским в маленькой станице Пировской, куда я приехал провести с ними лето 1952 г. Жили они неплохо. Дедушка и бабушка получали пенсию, а Шелли и дедушкин сын, крупный американский математик Липа Берз, поддерживали их посылками. После лагеря жить стало лучше, жить стало веселей.

После смерти Сталина, отношение к бывшим террористам стало более мягким, и нам удалось добиться разрешения соединить семью в крупном (с поселками 30 тыс. населения) г. Канске Красноярского края. (Здесь   теперь проходит международный Канский видеокинофестиваль, сначала в шутку, а потом всерьёз в параллель всемирно известному Каннскому кинофестивалю). Дедушке даже разрешили преподавать математику в местном ремесленном училище, где он, благодаря своему солнечному характеру, стал любимцем учеников.

В 1956 г. нам всем разрешили вернуться в Ригу.