Из тетрадей Любы

11 сентября 2019

Давно было известно, что Люба оставила несколько тетрадей своих воспоминаний, всего около 300 страниц. Они сохранились у Туси Гаукман, дочери Любы, в Израиле. Наверняка там было что-то о школе. Однако трудности переноса больших текстов на современные носители и  передачи нам копий тетрадей делали знакомство с этим ценным источником почти невозможным. Но недавно Марк Иоффе посетил Израиль со своим фотоаппаратом, и стал обладателем копии Любиных воспоминаний. Несколько страниц касаются непосредственно школы, а еще точнее, учителя  литературы Исаака Харлаша.

 

  ХАРЛАШ. УРОКИ ЛИТЕРАТУРЫ ВО ВТОРОМ СРЕДНЕМ 

Стр.103-104-105-106-107-108

По всем предметам я занималась очень хорошо, но кроме гимнастики, кажется, не было у меня любимых уроков (рисование уже не преподавал Фридлендер, он тогда уехал, и ничего интересного на этих уроках больше не было). Но во втором среднем вдруг на уроках  литературы произошло какое-то “открытие мира”.

 Литературу преподавал Харлаш (на карточке, где снят Зямин класс, Харлаш стоит у стенки). Над ним посмеивались из-за его внешности, называли “трумл” (trumulis-чайник) потому, что у Харлаша было серое пальто, очень расширенное книзу, делавшее его очень похожим на жестяной чайник (в котором в те времена обычно кипятили воду). Называли его ещё  “морская свинка”, потому, что у него были светло-рыжие волосы, а глаза с красноватыми веками без ресниц и без бровей (ресницы и брови, конечно, были но очень светлые).

И вот этот с виду не очень интересный человек открыл мне какой-то совсем новый подход к произведениям литературы. Уроки у него были какие-то страстные и злые, он ненавидел тех, кто не умел или не хотел думать. Харлаш задавал вопросы, которые теперь называют “проблемными”, и все время надо было напряженно думать, чтобы решать всякие моральные проблемы в связи с изучаемыми произведениями. А потом Харлаш подводил итоги - иногда поднимая голос, иногда жестоко кого-то осуждая или высмеивая с глубоким сарказмом. И всегда он держал класс в напряжении, заставляя нас мыслить и вызывал какие-то новые чувства.

 Навсегда мне запомнился урок, на котором мы говорили о “Тевье -Молочнике” Шолом-Алейхема. Громовым голосом Харлаш подводил итоги: ”есть люди, думающие только о себе, о своих мелких заботах!”- и в его словах звучало презрение. Но надо научиться смотреть дальше своего собственного носа! Есть вопросы, которые решают суть человечества! То, что каждый из нас переживает лично, не должно заслонять вопросы, затрагивающие миллионы людей! Учитесь находить соотношение между «своим и общим». Это, конечно, не абсолютно точные слова, услышанные мною на уроках, но смысл был таков. И мне тогда, слушая Харлаша, вдруг показалось, что раздвигаются стены класса, и что моя «несчастная любовь» к Лейбеле Футлику отодвигается куда-то на второй план.

Я впитывала в себя каждое слово и напряженно думала свою думу. И ещё Харлаш посоветовал вести записи о прочитанных книгах. Я тогда читала «Дом и мир» Рабиндраната Тагора. Книга произвела на меня какое-то особое впечатление, и я написала о ней мелким почерком (в арифметической тетради на каждой строчке) страниц семь.

 А потом я писала ещё о нескольких книгах. И вот как-то, когда я делала свои записи, сидя в столовой у большого обеденного стола, меня отвлекли какие-то посторонние факты. В то время у нас на квартире жила моя троюродная сестра Рая Гельфанд. Была она года на два моложе меня, но на целую голову выше ростом. У неё было очень интересное лицо, была она худенькой, серьезной, ей можно было дать лет шестнадцать (вместо тринадцати, а мне - тринадцать вместо пятнадцати!). Бенно тогда был дома (кажется, после ареста, когда его выпустили до суда под залог). И Бенно, сидя рядом с Раей напротив меня, оживленно о чем-то с ней беседовал. Вдруг  я  почувствовала какую-то странную обиду, вроде ревности, какую-то горечь. Бенно со мной никогда так приветливо, в таком шутливом тоне и так заинтересованно не разговаривал. А вот Рая гораздо моложе меня и не так уж умна, а смогла привлечь его внимание. Я эту обиду почувствовала так остро, что тут же, параллельно с рассуждениями о книге, описала все свои чувства и размышления.

 

 

На вопрос о брате Любы Бенно (на снимке) и ее муже отвечает Марк Иоффе:

"Бэно Эйдус учился и закончил  школу Ландау. Учился в Университете. В 1937 умер в рижской тюрьме от ранения  в живот.  А где учился Лейб, пока не знаю).

А потом, как-то на уроке Харлаш спросил,  ведем ли мы записи о книгах и попросил, чтобы ему дали прочесть.   Было немного тетрадок, среди них и моя. Прошло некоторое время, и вдруг Харлаш вызвал меня к себе, и сказал, что должен со мной поговорить. Мы стояли на перемене в коридоре у окна, и Харлаш мне сказал: «Ваши записи о книгах очень интересны и содержательны, но видите, как получилось - вы спутали различные виды записей. Есть такие, которые могут читать все, например, о книгах. А есть личные впечатления и переживания, которые не всем дают перечитывать. Я вам благодарен за доверие, но советую впредь вести отдельные записи о книгах и записи о себе». И он попросил,  чтобы я ему разрешила оставить у себя мою тетрадь.

 Конечно, я ее отдала, и была в каком-то приподнятом настроении: Харлаш меня похвалил - это было много! И заинтересовался моими записями. И еще: незаметно освободил меня от внутренней неудовлетворенности, которую я испытывала из-за Бенно и Раи. Мне это стало безразлично.  Харлаш в разговоре со мной ненавязчиво затронул эту тему и в беседе о совсем отвлеченных вещах сумел показать мне,что все, мною пережитое в тот вечер - это мелочь, на которую не стоит обращать внимания, потому что внутренняя ценность человека определяется совершенно другими факторами. Сам Харлаш, может быть даже не знал, как он на своих уроках открыл мне мир новых размышлений.